Витни

В Прагу через Сухиничи

    30.03.00, четверг

электрички:

Подорвались мы на удивление организованно, - хотя в принципе это нам не свойственно, конечно. Денис пошел провожать нас до вокзала, хотя мы и просили его не делать этого.
Калуга была мертва предрассветным сном.
Мы снова взяли студенческие и влезли в одиноко стоящую на ночных путях пустую электричку. Денис помахал нам на прощание.
Всю дорогу до Сухиничей мы спали. Билеты пригодились – нас навестили контролеры.
В Сухиничах светило раннее веселое солнышко. От Калуги мы отъехали совсем немного, но уже чувствовалось, что поюжнело: в воздухе не было той морозной прозрачности. Прозрачность была, но влажная, с намеком на утренний туман. До следующей электрички оставалось около часа, мы погуляли вокруг станции.

На доске объявлений висела бумажка, спокойно сообщавшая о наборе желающих пострелять в Чечне.
Вернулись на станцию. По рельсам шнырял новенький яркий локомотивчик. Особенное слово – матрисса.
В электричке на Брянск нас поджидало первое изменение речи: машинист произносил букву «г» на южный манер, очень забавно.
Женщина, продававшая пирожки по вагонам, подошла к нам и заговорщицким тоном доверительно произнесла: «Есть семечки». Видимо, семечки были контрабандным товаром.
Мы все еще покупали билеты, и они все еще пригождались. За окнами мелькала извечная русская тоска в виде забытых Богом и государством деревушек и отдельных домиков.
Мы развернули карту автомобильных дорог Европы и стали думать, как быть дальше. Первоначально план был прост, как его носители: электрички очень быстро и без перерывов к 11 утра довезут нас до Брянска, где начинаются перерывы между собаками, поэтому в Брянске мы выходим на трассу.
Однако, присмотревшись повнимательнее, мы заметили, что Брянск – город очень большой, и трасса его объезжает. Поэтому выбираться из города на трассу будет немного в лом. Поэтому мы решили проехать на собаках еще немного, до Навли, где железная дорога и трасса после разлуки на мгновение встречаются снова. А уж в Навле мы выйдем на трассу.

Известная и вполне понятная вещь: мы – парочка беспробудных интровертов, поэтому необходимость развлекать своей болтовней водителя на трассе воспринимается нами как напряг. Хорошо еще, если водитель разговорчивый попадается, которому нужен не собеседник, а слушатель. Идеальный вариант. Но идеал редко встречается в жизни.
Ну и, разумеется, непредсказуемость трассы. На собаке ты худо-бедно, но едешь. Как пойдет дело на незнакомой трассе – неизвестно.
Поэтому мы при прочих равных условиях предпочитаем собачек.

Вот и в Брянске мы, исподтишка обманывая сами себя, всячески отодвигали встречу с трассой. Мы переписали расписание – это стало уже привычкой – и вышли на привокзальное пространство. Там мы быстро выяснили, что если идти от вокзала по единственной дороге вправо, очень скоро попадешь на автобазу, где есть столовка. Туда мы и направились. Имели отменный ланч.
Странно и прикольно чувствовать себя выбитым из своей среды. Уже в Брянске чувствовалось, что мы неуловимо отличаемся от местных жителей, что мы – не такие. Рюкзаки – ладно. Но сам прикид – не выпендрежный, но все же не местный. И что-то там на шее болтается. Приходится себя внутренне отстаивать перед местными и перед самим собой. И этот свой пресловутый московский говор – говорить уверенно, убеждая себя и других, что право – имеешь. Хотя ни ты, ни окружающие в этом как-то не уверены.

Сели в электричку до Зёрново. Зерново – первая станция по ту сторону русско-украинской границы. Вагон был очень воючий, весь пропах луком. Зато (за то) в вагоне были места. Мы уселись, и Аркадий тут же принялся терроризировать близсидящего мужика своими расспросами. Мужик сказал, что границу лучше пересекать на электричке, чем на машине, меньше геморроя, - и мы, молча порадовавшись его совету, решили не выходить в Навле, а ехать до Зерново. Огорчало одно: мужик, который тоже добирался до Киева на собаках, но, в отличие от нас, был в курсе всего, - этот мужик сообщил, что до Киева мы сегодня не доедем, доедем только до Нежина к 11 вечера, а оттуда электричка до Киева идет только в 4 утра. Это было, конечно, не очень, сулило дискомфортную ночь, но, по большому счету, мы ведь никуда и не спешили.
Он рассказал еще, что в Зернове у вокзала дежурят специальные таксисты, которые за 8 гривен на нос гонят машины с желающими догнать ушедшую еще раньше электричку. В случае успеха можно попасть в Киев сегодня, нужно только очень быстро доскакать до таксистов. В общем, мы решили, что 8 гривен – слишком жирно, и при таких раскладах лучше уж ехать на настоящем поезде.
Позже, уже в Зернове, мы пытались базарить с таксистами, чтобы сбить цену, но мужики были тверды. Они предпочли не ехать совсем, чем ехать дешевле.
В Нежине хороший вокзал, сказал мужик, только что отремонтировали, можно будет переночевать. Мы решили, что на вокзале ночевать все же лучше, чем на трассе в снегах, и решили ехать на собаках до конца. Как показала потом обратная дорога, решение наше было на редкость удачным, потому что трасса М-3 почти мертва, и Бог знает, сколько бы мы добирались по ней в несезон до Киева, тогда как электричкина волна была очень даже неплохой.
В пути Аркадий мужественно пытался заниматься английским, я все больше спала. Меня в электричках всегда обуревает какое-то безволие.

За спиной разговаривали местные женщины. У одной два ребенка – инвалиды, у другой – один, и когда их признали инвалидами и назначили пенсию, стало немного полегче жить. Очень боятся, что при пересмотре инвалидности детей признают здоровыми. А ведь детей приходится еще возить в Москву лечить, а это немыслимо дорого.
За окнами – редкие домики в тающем снегу, нищета. Женщины приехали – все, дома, теперь всего 5 км пешком до своей деревни.

На последней российской станции вваливаются толпы шумных людей с бесчисленными мешками. Мешки запихивают под лавки, - там, правда, в больших количествах уже лежат брянские мешки, - как-то маскируют, и мешки удивительным образом исчезают. Вагон как вагон, ничего особенного. Мы так и не поняли, что же такого везут на Украину из России, чего там нет. Кажется, это были сахар и крупы. Может быть, в России они дешевле.
По вагону пошли менялы, продававшие гривны. Мы же вообще не в курсе: гривна – это сколько? Наш мужик сказал, что на Украине за 100 рублей дают примерно 19 гривен. Менялы давали 19.50. Мужик купил себе немного. Мы – тоже. Этот курс оказался самым выгодным из всех, которые мы встречали потом на Украине.
На границе по вагону пошел патруль, проверявший у всех паспорта. Мы не были готовы, и я очень долго искала паспорта в рюкзаке. Наконец нашла, показала, и на этом пограничный досмотр был окончен. Вещи не шмонали, хотя пассажиры и обещали, что будут.

Вокзал в Зернове поражал своим нездоровым оптимизмом. Веселенькие ярко-белые вокзальные постройки под красной черепицей и разноцветными нарядными флажками будоражили воображение. Все было чистеньким и вызывающе-аккуратным, наглый контраст всем вокзальчикам и станциям, которые мы проезжали только что, в том числе последнему вокзалу на российской территории, здание которого гармонично и незаметно вырастало из весенней грязи.
На вокзале мы обнаружили, что Украина живет в отдельном от нас временном пространстве, и времени не 15:00, как мы полагали, а всего только 14:00, так что электричку придется ждать на час дольше. Были даже дежурные порывы выйти на трассу, но здравый смысл победил, тем более что до трассы было неблизко. Зато мы стали есть пирожки, которые продавали местные старушки по 40, что ли, или 50 копеек. Мы съели по пирожку и побежали еще, потом снова еще и т.д. Аркадий бегал к старушкам раз пять. Пирожки были очень вкусные. Мне больше всего понравились с маком в сахаре, но они быстрее всех кончились.
Почему-то наше решение не платить больше за проезд совпало с въездом на территорию Украины. Вспомнила, почему, - там не действовали льготы для российских студентов. Подошла электричка, мы сели в нее и начали озираться. За окном трепыхала крылышками желтая бабочка, и мы немного не поверили глазам, ведь там и сям еще догорали остатки снега. Однако бабочка была.
Около 8 вечера электричка должна была приехать в Конотоп и оттуда, после некоторых размышлений, поехать дальше, в Нежин. Несколько муторно, конечно, зато надежно.
Солнышко вскоре стало садиться. Оно долго висело над горизонтом, бордовое, почти ощутимое, а мимо него проносились голые деревья. Над полями поднимался легкий туманчик. Домики и деревушки были заметно опрятнее и наряднее, чем в России.

Пока не стемнело, мы смотрели в окошко. Всю дорогу высота снежного покрова уменьшалась, уменьшалась, и если под Москвой была еще настоящая зима и сугробы по уши, то ближе к Киеву снежные островки сохранились лишь кое-где, в ложбинках, на северной стороне полотна; основной снег стаял. От этого было радостно, ведь мы, собственно, намеревались, поехав в теплые края, продлить весну, растянуть ее, приблизить. Мы знали, конечно, что в Праге сильно теплее, чем у нас, но немного не ожидали, что весна наступит так быстро.
С другой стороны, вопрос погоды стал для нас теперь не только эстетическим; поскольку наше существование перешло в режим бомжевания и бродяжничества, поскольку основную часть своего времени, по 12 – 15 часов ежедневно, мы стали проводить на улице, - образовалась непосредственная зависимость нас от погоды, и мы, разумеется, постоянно обращали на нее внимание.
И все-таки весна была еще слаба. В электричке было холодно, и мы мерзли без движения. Некоторое оживление, впрочем, вскорости наступило, - появились контролеры. Чтобы вступить с ними в приватные беседы насчет денег на лапу, мы вышли в тамбур. Стояли и смотрели в окно. Контролеры решили нас не беспокоить и прошли мимо.

В вагоне мы уже вместе занимались Аркадьевым английским, были сумерки, свет пока не включили, писать не очень удобно, однако мы попали в струю, как-то покатило, нашли себе занятие надолго, в тетрадочку записывали перевод статьи. Незадолго до Конотопа наше благополучие было разрушено одним ударом. Нас заметил проходивший время от времени по вагону бритоголовый молодчик с брутальными замашками. Он сказал, что сейчас приведет своих друзей, и мы будем вместе пить водку.
Хухтамяки пытались сопротивляться изо всех сил. Вы ж понимаете, пищали они, мы не любим компаний, необщительные мы. Не хотим пить водку и не едим чужого сала. И вообще, мы заняты. Единственным, зато и окончательным аргументом против этого невнятного бормотания была крылатая фраза: «Нам ваши ёбла понравились».
Друзьями чувака оказались сугубо безобидные Зюзик и Витек, внешность которых полностью соответствовала их именам. Зюзик был панком, Витек – подобием хиппи, и, надо сказать, в компании со скином они являли собой зрелище, совершенно непривычное для нашего замыленного глаза. Более того, все втроем они ехали в Одессу. На Юморину.
А сами они были из Шостки.

Они разлили водку и выпили. Мы отказались. Скин, которого чуваки называли Ваном, явный лидер компании и всего предприятия, выглядел как послевоенная шпана из-за своей кепки, а вел себя как Свин: демонстративно рыгал и плевался, засовывал вдруг колбасные шкурки себе в рот и смачно их жевал, громко орал и т.п. В Конотопе он с Зюзиком пошел искать новую водку, а Витек остался с нами, и сразу стало как-то потише.
Он рассказал нам про хипповкий фестиваль в каком-то городке в Закарпатье, название которого я вскорости забыла.
Потом поезд тронулся, а гонцы так и не вернулись, и я с нехорошим облегчением подумала, что они отстали от электрички.

По электричке пошли контролеры, но Витек нас отмазал, сказал по-украински, что у нас не денег.
Засланцы, однако, не отстали. Они вернулись. Правда, водки они не нашли.
Мы сидели в состоянии видимого напряжения. Мне было холодно, я съежилась и дрожала, закрыто, замкнуто. Свою большую и теплую, стального цвета куртку я сняла еще раньше и спрятала в рюкзак, чтобы не привлекать к нам внимания, а теперь стремалась ее надеть почему-то. Сидела в Аркадьевой куртке, которая была совсем не такой теплой, зато задрипыжной. Аркадий сидел в свитере.
Общаться не хотелось вообще – сказывалась усталость дня и ночной недосып. Пить и расслабляться в дороге, в такой компании, имея при себе немаленькие деньги, было стремно.
Я вообще не разговаривала. Молча смотрела на все. Аркадий делал попытки поддержать разговор.
Ван прочитал по нашему поведению, что мы боимся. Он не хотел, чтобы мы боялись.
Он говорил, что в Шостке паскудная жизнь, и если ты неформал, просто невозможно выйти из дома, постоянные наезды и преследования со стороны гопников (себя он к гопникам не причислял). Панком уже совершенно невозможно было оставаться, он побрился и стал скином, смесь панка со скином, - чтобы избивали не так сильно.

Он орал на весь вагон, что СС бывают разными, что были французские СС, украинские СС и т.д., и что не все они были плохие, а некоторые были, напротив, очень гуманными.
Он объяснил, что настоящие русские – это они, украинцы, «а вы, кацапы, – удмурты». Вы – удмурты, постоянно повторял он, с удовольствием перекладывая во рту упругое слово.
Ох, и сложно с вами разговаривать, если мы будем говорить по-украински, вы не поймете и обидитесь, а думать и по ходу переводить это все на русский язык – тяжело.
- А вы куда едете? - спрашивал он.
- В Киев.
- А дальше куда?
Хухтамяки еще заранее договорились не сообщать случайным знакомым о заграничной цели своей поездки. Понятно, что если люди едут в Прагу, у них есть деньги.
- Мы вам не будем говорить, куда мы едем, - стал темнить Аркадий.
Ван некоторое время тратил на то, чтобы выяснить этот вопрос, но Аркадий не раскалывался.
- Мы едем куда-то, - говорил он. – Но куда – мы вам не скажем. Будем считать, что мы едем в Киев.
- Да на хуя вам этот Киев! Ничего там хорошего нет, тусовки нет, болото. (Как очень скоро выяснилось, он оказался прав.) Да на вас там просто будут смотреть, как на иностранных туристов, будут пытаться обуть – и все. Или со скинами местными могут быть неприятности. Вот во Львове есть тусовка, старые хиппаны, лет по 40, настоящие; в Ужгороде есть. А в Киеве нет. Одни только скины, да эти анархисты гребаные. Поехали лучше с нами в Одессу. Вот сейчас приедем в Киев, переночуем у нас, а утром – дальше, в Одессу, - они еще не знали, что ни в какой Киев мы сегодня не приедем.
И, вроде бы, на вписку нас приглашали с добрыми намерениями. Но я не могла расслабиться и поверить, мне все представлялось, как мы приходим на чужую квартиру и нас обувают.
От поездки в Одессу мы отмазались, но через 15 минут Вана осеняла мысль.
- О! Поехали с нами в Одессу! Сейчас в Киеве переночуем… - он напрочь забыл о том, что об этом уже говорили.
В его проторчанном мозгу были проложены круговые рельсы. Когда он поднял тему в 6-й или 7-й раз, начали ржать даже Витек с Зюзиком. А вообще этим двоим мы были глубоко по барабану, мы нагоняли на них скуку, и они, видимо, искренне не понимали, что это Ван так за нас зацепился, но деликатно не показывали виду. В принципе им было все равно.

Еще одной навязчивой идеей Вана была я. Я ему сразу не понравилась.
- Что-то подруга у тебя странная какая-то, - говорил он Аркадию. – Полукровка, наверное. Какая-то она у тебя жидовка. Ну даже хотя бы ведет себя как жидовка: жмется, все как будто что-то скрывает, а сама смотрит за всеми, сечет.
Мы огрызались, и он переводил разговор на другую тему, но вскоре в его глазах снова загорался ксенофобский огонек.
- Нет, а подруга-то у тебя странная. Вот у тебя – красивая генетика, а она –
- О, ну-ка, улыбнись еще раз так, - обращался он ко мне. – Странно, а зубы у нее славянские, а выглядит как жидовка, - призадумался он.
Ну и так далее.
Достал совсем. Пришлось разжать зубы.
Ван подождал, пока я выплесну на него свои эмоции по поводу него.
Уже после мы подумали, - очень жалко, что на нашем месте оказались мы, а не кто-нибудь, кто получает удовольствие от побазарить и поспорить. Клещъ, например, очень бы оттянулся. Или Циммер. Он бы, конечно, еще и по морде получил для полноты ощущений. И остался бы весьма удовлетворен, классное приключение.

Постепенно смягчилось.
Известие о том, что мы едем от Москвы до Киева на собаках, да еще без билетов, почему-то заметно подняло наш авторитет в их глазах. Они едут без билетов, прямо как мы, прикинь.
Ван потихоньку перестал орать и плеваться, зато предложил мне постичь ему ногти на правой руке, а то он сам не умеет. Видимо, это было выражением доверия и открытости, но я не стала стричь его ногти.
Зато Зюзик и Витек привычно застегивали молнию его куртки, потому что он и этого не умел, а молния заедала.
Вообще они были одеты довольно легко, и носильных вещей у них никаких с собой не было, поэтому действительно было непонятно, как они могут путешествовать иначе как с водярой.
Ван рассказал, что начал тусоваться еще в середине 80-х (он с 71-го года), тусовался в Москве, в Питере, многих там знал, почти всех, и что я напоминаю ему чем-то непонятным те годы, и не тусовалась ли я в Питере. А вы кого знаете из тусовщиков, ну кого, мало кого. Ну вот Умку, например, ха, Умку, кто ж не знает Умку, классная тетка, только вечно пьяная ходит –
Тут мы впервые столкнулись с интересным феноменом Умки: в Киеве ее знают, похоже, все. В смысле, лично знакомы. Более того, каждый считает себя по меньшей мере ее другом.
А вот все эти люди, Ван начал листать записную книжку, вот Бацилла, убойная такая была панкушка, жена моя бывшая, ныне покойная, а вот все эти девчонки-хиппушки, где они сейчас, -
да сторчались они, все твои хиппушки, сказала я.
А, вот она знает, знает, а говорит, что не тусовалась! А из наших сейчас действительно никого не осталось, - следуют обычные истории про то, как оставшиеся в живых выбились в люди и не узнают старых друзей.

О, слушайте, а вы действительно в самой Москве живете? Не в пригородах этих гребаных? Сможете позвонить одному человеку и передать ему привет от меня? Что я еще жив и помню его? Это такой человек, такой человек! Он сейчас большой стал, толстый, но если вы с ним встретитесь, он вас и накормит, и напоит, и развеселит! Супер чувак!
И он, долго рисуя большие буквы, стал писать записку.

ЛЕХА, МИХА
Я СВИНЬЯ
Я ТВАРЬ
Я НЕ СМОГ
ВАМ НАПИСАТЬ,
НО Я ВАС ПОМНЮ
НЕ ЗАБУДУ
ВЫ МОИ БРАТАНЫ
ПРИЕЗЖАЙТЕ
К НАМ В ГОСТИ и т.д.

Нет, а все-таки Москвы мне вашей не надо. Побывал я там, хватит. Не поеду больше. Мы там бригадой шабашили целое лето, крышу крыли, я штуки полторы заработал на этом деле. Так меня свой же бригадир кинул, украинец, денег не дал ни копейки.
А что, у вас в Москве много скинов? Как это – вы не знаете? Вас что, это не затрагивает никак? И вы можете сами выбирать, как вам жить и какими быть? Да не, вы гоните, такого не бывает.
Наконец приехали в Нежин и выяснили, что чуда не будет, и электричка пойдет в 3:59. Чуваки поддались порыву уехать на скором проходящем поезде по студенческим билетам, - на Украине студенческие на поезд стоят в два раза дешевле, - и мы стали прощаться. Ван прощаться до последнего не хотел, все уговаривал нас ехать с ними на поезде. Они написали нам свои адреса, мы им – свои телефоны, и они никуда не поехали. Оказалось, что студенческих на всех не хватает, а так ехать дорого. Мы, все не желая расстаться с надеждой, что они уедут без нас, пытались сподвигнуть их вписаться в поезд без билетов, дать на лапу проводнику, но они так не умели и потому не сподвиглись.
В общем, они опять пошли искать водку, а мы – место для ночлега, от водки удалось откосить. Договорились, что они разбудят нас перед электричкой.

Витни