Киев
Однако проснулись мы совсем даже не поздно,
около десяти. Рома еще спал. Мы полезли мыться,
сначала Аркадий, - я еще немного доспала свое, -
потом я. Вымыться тоже оказалось огромным
удовольствием. Вообще в дороге начинаешь очень
ценить простые животные радости: поесть,
выспаться, умыться, хорошая погода, сухо и тепло.
Чистоту начинаешь любить.
Пока я мылась, Аркадий сварил суп, тут и Рома
встал, и мы поели. Рома подарил нам кассету –
сборку революционных песен, от многих групп по
одной, из знакомых там были «Адаптация» и
«Лисхлеб», мы потом ее Славеку оставили. А мы Роме
предложили послушать наши кассеты и взять, если
что понравится.
Зашел Макс попрощаться, он уезжал-таки в Москву,
и мы попросили его позвонить нашим родителям.
Виртуальная связь с отчим домом таким образом
была налажена.
После завтрака мы целый час занимались поиском
пропавшего письма, которое Лиза написала Ане и
которое мы Ане должны были передать. Мы уже даже
забили с ней стрелку, но пришлось перебивать. Я
помнила, что только вчера вот в этом самом
коридоре держала письмо в руках, и вот мы уже
полчаса с идиотическим упорством по третьему
разу перетряхивали свои футболки и носовые
платки.
Письмо оказалось в крышке рюкзака, куда мы до сих
пор ничего не клали. Мне даже казалось, что я
ничего не знаю о ее существовании. Однако не было
никаких сомнений в том, что письмо туда запихала
именно я.
Хухтамяки.
Мы вышли на улицу и удивились. Из окна роминой
квартиры почему-то совершенно теряется связь с
внешним миром, и непонятно, что же там творится на
улице.
На улице было тепло и пели птички. Было похоже на
майское праздничное утро в детстве. Мы даже
решились вернуться и оставить дома теплую
серебряную куртку. Весна казалась нам
необратимой и бесконечной.
Аня приехала на стрелу раньше нас, мы припоздали.
Ничто в ней уже не выдавало бывшую хиппушку,
какой я видела ее на фотографиях у Лизы дома,
разве что длинные волосы. Аня оказалась
болтушкой и щебетала потом целый день. Манерами и
жестами своими она ужасно напоминала одну мою
однокурсницу бывшую, видимо, Киев можно считать
городом двойников, или, может быть, несколько
искаженным отражением Москвы. Отдали мы Ане
лизино письмо, и еще подарили «Умку в «Факеле» и
«Жмурок», и Аня обрадовалась страшно, стала
жаловаться на информационный голод, сказала, что
они всегда подпитываются информацией от гостей
извне, внутри ничего интересного не происходит.
Сама она работает редактором в какой-то газете,
работа ей страшно не нравится, но платят хорошо,
она получает и больше папы, и больше мамы, а у нее
еще младший брат, 19 лет, уходить с работы –
стремно, она их всех подкармливает. Еще она пишет
диссертацию по обэриутам, по ночам, - я вообще
сова и очень поздно ложусь, повторила она
несколько раз, - и на этой почве познакомилась с
Умкой, которая приезжала года 2 назад. Я к ней
подхожу после концерта, она подумала – ну,
очередная девочка такая, а я с ней про обэриутов
разговор завела. Я ей потом еще по интернету одну
свою статью скинула, так она даже ответила, я
удивилась очень.
- Много народу на Умку тогда пришло?
- Да, человек 200 было.
- Ну так человек 200 – это ж весьма нехило, -
рассудили мы, - значит, есть народ, который
интересуется подобной музыкой?
Ну, в принципе, есть наверное, сказала Аня, только
все они по домам сидят. Клубов у нас нет никаких,
про группы интересные я что-то тоже не слышала.
Так вообще ж у нас тут болото, жизни никакой не
трепещется. Все больше от приезжих
подкачиваемся. Вот Летов приезжал как-то. Так я
посмотрела на пионеров нынешних – мы в свое
время прорывались на концерты бесплатно, чего бы
нам это ни стоило. А тут, - билеты дорогущие, стоит
горсточка подростков и просит охранников их
пропустить. Охранники не пропускают. Они еще
постояли-постояли, и понемногу рассосались, -
прошли на концерт по билетам. Да, не та молодежь
пошла.
Да я и сама сейчас из дома практически не выхожу,
на работу только. Ну, так ты приезжай к нам в
Москву, вежливо пригласили мы. Ой, да нет, ну что
вы, уж лучше вы к нам. Денег на дорогу у меня нет, а
по трассе или на собаках здоровье не позволяет.
Да и отвыкла я уже ездить так далеко, последний
раз в Москву в 94-м году выбиралась.
Мы подошли между тем к низкому началу
Андреевского спуска, поднялись по нему немножко
и увидели слева старинную улочку, на которую
хотели свернуть вчера, но почему-то не свернули.
Сегодня у нас, в отличие от вчера, был с собой
фотоаппарат, но посреди Андреевского уже не
бурлил водопад, и все было совсем не таким, как
давеча - туманным и суровым.
Мы свернули на эту улочку, мощеную булыжниками, и
маленькие разноцветные домики с двух сторон, и
никто не ходит по ней. Потом спустились к Днепру,
походили вдоль него, потрогали даже воду. Мы
рассказывали Ане про тигра-нигровцев, что вот
есть же такие люди в этом же городе, но Аня не
проявила к нашим эмоциям особого интереса. Зато
когда мы рассказали ей про нарезку, которую
показал нам Макс, и пошутили, что скоро, возможно,
придется искать политического убежища, Аня
серьезно предложила нам перебраться в Киев.
Потом мы поднялись вверх на фуникулере, причем
платила Аня. Видимо, местные жители считают
фуникулер обыденным средством передвижения, мы
же радостно пищали в пути. Вела фуникулер старая
бабушка, маленькая, худенькая и серьезная. Она
очень колоритно смотрелась за лобовым стеклом
фуникулера.
Мы снова увидели наш фиолетовый собор, вокруг
него сегодня было оживленно, выходной все-таки,
да и погода ничего. Потом Аня привела нас в
Софийский собор. Перед собором на лавочке, среди
прочих горожан, сидел старец седовласый, он играл
на бандуре и пел, мы его послушали. Это было самое
сильное впечатление от Софийского собора.
Архитектура меня не торкнула, внутренность
собора – тоже. Билеты на осмотр собора купила нам
Аня, причем сама не пошла, сказала, что не любит
находиться внутри культовых сооружений.
Когда мы уже вышли из собора, Аня рассказала нам
о том, как несколько лет назад тут хоронили
украинского патриарха, и что его почитатели
пришли с гробом к Софийскому собору, но на
территории собора им хоронить запретили, и они
похоронили его за стеной, у самого центрального
входа. После чего колокольня, стоящая рядом, дала
трещину, потому что при подкопе было что-то там
нарушено. Эта история, видимо, сильно поразила
воображение Ани, она рассказала нам ее два раза.
Пришли на Владимирскую горку, долго на ней
крутились, оттуда было красиво. Рядом с
Историческим музеем стоят каменные бабы, и Аня
почему-то очень настаивала, чтобы мы с ними
сфотографировались. Даже паказала свою любимую
бабу. Бабы стояли грустные и никому не нужные. Мы
как-то вяло с ними сфоторграфировались. Фотки,
как выяснилось позже, не получились.
Между тем небо нахмурилось сизыми агрессивными
тучами. Стало холодно и накрапывать. Аркадий
замерзал в своем свитере, поэтому пришлось
обрядить его в дождевик ярко-желтого цвета, - на
этот раз мы оказались запасливы, взяли и
дождевик, и зонт. В Аркадьевой синей куртке
щеголяла я, но мне тоже стало холодно, и Аня дала
мне свой шарф, связанный из ярких разноцветных
ниток. Веселенький такой.
А Аркадию в дождевике действительно было теплее,
он спасал от ветра и холода. Аркадий ходил и
шуршал, даже потом, когда капать уже перестало. На
его выразительное шуршание и, видимо,
непривычный для киевлян внешний вид
оглядывались люди.
По лесенке мы спустились с Владимирской горки и
какими-то кустами вышли снова на Андреевский
спуск. Сквозь кусты мы пристально вглядывались
вдаль, перед нами на глазах вырастал и тянулся
ввысь замок, настоящий средневековый с тонкими
башенками, ныне превращенный в гостиницу, зато
отреставрированный.
Аня все рассказывала и рассказывала, получилась
настоящая многочасовая экскурсия.
По Андреевскому спуску мы стали подниматься
вверх. Было людно, очень много лотков и торговцев.
А вот это – Вовка Обломист, сказала Аня и
показала на невысокого плотного человека
средних лет, со светлыми волосами и бородой,
находившегося где-то далеко внутри себя.
- Привет, - сказала Аня Вовке.
- Привет, - сказал Вовка.
- А это вот люди из Москвы приехали, - сказала Аня.
- А-а, понятно, - сказал Вовка.
- Ну, пока.
- Пока.
Мы стали подниматься дальше, и прозвучал
естественный вопрос, а кто же он, собственно,
такой, этот Вовка. Как, вы не знаете Вовку
Обломиста, сказала Аня, а я думала, вы знаете,
потому и не стала вам рассказывать. Это старый
тусовщик, легендарная фигура, он всех тусовщиков
в этом городе знает. Он и с Умкой знаком.
- А сам-то он чем занимается?
- А сам он пытался чего-то делать, но всегда
обламывался, потому Обломист. Он обычно в таком
блаженном задвинутом состоянии, меня с ним раз
пять знакомили.
О, а может, он что-то знает про концерты и группы,
заерзали мы. А вы пойдите, попробуйте с ним
поговорить, может, он вам что-нибудь и расскажет.
Только я вас здесь подожду, а то мне неохота с ним
шестой раз знакомиться.
Мы медленно двинулись в обратную сторону,
выглядывая в толпе Вовку. Когда мы его, наконец,
увидели и узнали, он стоял на том же месте, где мы
его оставили, и смотрел в ту же сторону. Про
концерты он ничего не знал. К нему подошла
беременная женщина и обняла его сзади, стала с
улыбкой ласкаться. Он стоял, все так же рассеянно
глядя мимо всех.
Мы двинулись в сторону Ани, но так до нее и не
дошли. Мы увидели трех парней, которые говорили –
о музыке! Вида они были прихиппованного, и мы
решили подойти. И они знали, что на сегодня вроде
бы намечался концерт в Судостроительном
техникуме, и даже объяснили, как туда ехать.
Правда, непонятно было, состоится концерт или
нет, вроде как две недели этот концерт объявляли
на одном фестивале, но вот сейчас эти ребята
собирались ехать и уточнять, будет или не будет.
А еще у них была группа! И они сказали, что вот,
будут выступать шестого апреля. Мы сказали, что
шестого апреля будем далеко отсюда, но они потом
еще несколько раз пытались зазвать нас туда.
А еще, конечно же, парень, с которым мы, главным
образом разговаривали, Юра, знал Умку. Он с
Умкиным гитаристом, Борей, жил вместе в детстве в
Севастополе, копался в одной песочнице. Но
вообще, когда Умка Борю из Севастополя забирала,
все его считали конченным наркоманом, сидел у
себя дома, месяцами не выходил, бренчал на
гитарке только. Так что, можно сказать, Умка его
вытащила.
Мы спросили у Юры записи их группы или
каких-нибудь других местных команд, но он стал
переводить стрелки на какого-то другого чувака,
который торговал поодаль с ларька. Как оказалось,
Юра в этот момент торговал тоже. Но как-то он стал
нас настойчиво переправлять к тому чуваку,
который показался нам не особенно симпатичным.
Видимо, Юра хотел остаться с нами параллельным.
Тут подошла Аня, она устала нас ждать.
- О, привет! – радостно сказала она Юре.
- Привет, - отозвался он.
Вы что, знакомы, удивились мы, да нет, в первый раз
видимся. А я вот вечером приду домой, стала
общаться Аня с Юрой, и буду слушать классную
музыку, достала из сумочки показать Юре почему-то
«Жмурки», которых она до сих пор ни разу в жизни
не слышала. А еще у меня вот что есть, она достала
Арефьеву, которую мы передали ей от Лизы. А если
хочешь, я тебе дам потом послушать, - и они
обменялись телефонами. Мы тоже обменялись с Юрой
телефонами и распрощались.
Побрели дальше вверх. Начались картины. Аню очень
забавляло обилие подсолнухов на картинах,
подсолнухи она считала верхом пошлости
человеческой и ни один не оставляла без
утрированного внимания. Мы свернули с
Андреевского в «рукав», это было уже почти
наверху. В «рукаве» сидели художники, которым не
удалось пробиться на Андреевский. Рукав огибал
холм, внизу тек развеселившийся на солнышке
Днепр, за ним разворачивался город, которого
совершенно не было видно вчера. Картины были
странным образом закреплены на фоне всех этих
красивостей; казалось, они висят в воздухе над
городом.
Постепенно художники кончились, мы очутились в
старинном парке. Земля уже дышала, деревья
радовались будущей зелени. Аня продолжала
рассказывать разные байки. Одна из них,
призванная проиллюстрировать уровень
преподавательского состава местного
университета, повествовала о том, как один из
профессоров сказал Ане: вы знаете, тут вот
организуется конкурс неизвестных поэтов,
предложите своему Введенскому в нем
поучаствовать. На что Аня с прискорбием сообщила,
что Введенский уже умер.
Неспешно мы вышли к Хрещатику со стороны «ярма».
А уже хотелось есть. Аня сказала, что где-то здесь
есть очень классная недорогая кофейня, и что она
нас туда сейчас отведет. Мы пошли вдоль, движение
в честь выходного выло перекрыто, и по Хрещатику
передвигались толпы людей. Мы уже стали
заглядываться на ларьки, торгующие сосиськами,
но Аня сказала, что уже недолго. Сама она совсем
не хочет есть, вообще обычно ест 2 раза в день, и то
только потому, что так нужно. А иногда забывает
поесть, но ей все равно не хочется, и только
наступающая постепенно слабость напоминает ей о
том, что неплохо бы и подкрепиться. Вот только
сладкое она очень любит.
Мы назойливо заглядывали во всякие едальни, но
ничего подходящего не попадалось. Только один
раз мы попали в заведение, где продавались
разноцветные, пышные, большие и маленькие
пирожные и тортики. И нам не хватило деликатности
купить Ане чего-нибудь вкусненького. Нам стало
лень стоять в очереди.
Анина любимая кофейня оказалась закрытой на
ремонт. Аня очень давно не была в этих местах.
По мостовой мы добрели до «рулетки». В честь
первого апреля было организовано массовое
развлекалово, народ толпился у орущей в микрофон
сцены.
На площади мы увидели нечто вроде указателя
сторон света, и даже переписали самые интересные
для нас цифры:
до Львова – 465 км,
до Ужгорода – 624 км,
до Москвы – 771 км,
до Праги – 1138.
Мы отошли в скверик напротив и стали выбирать
себе ларек. Аня сказала, что ей нужно отойти. Мы
купили еды и сели на бордюрчик. Вскоре появилась
Аня. Она купила нам сосисек в тесте. Тут уже даже в
наших хилых голосках зазвенел металл. Мы
запретили ей еще что-либо нам покупать.
Потом Аня безлюдными улочками повела нас вверх
от Хрещатика, показывать нам дом с химерами. Дом
оказался темным, почти черным, и действительно
был в изобилии облеплен всякими тварями. Стоя
рядом с ним, можно было сидеть крыши окрестных
домов. Перепады уровней классные.
Через дорогу от дома с химерами находилось что-то
типа администрации президента, и переходить на
ту сторону улицы было нельзя. Сама улица
абсолютно пустынна.
Мы спустились опять к Хрещатику, нашли
«Перекресток», но он уже закрылся. Тогда мы
решили пойти на вокзал, узнать расписание
поездов и, может быть, сегодня уехать. Аня пошла
провожать нас до вокзала.
Мы шли по улицам Киева, и Аня щебетала что-то про
университет, про украинский язык, пыталась учить
нас читать. Вечерело, и небо изворачивалось
розовыми и багровыми красками. Стало совсем
тепло, и Аркадий снял свой шуршунчик.
Острота за счет того, что город – чужой, и что в
первый раз. Но все же не сплошняком, а очень
фрагментарно. Общего драйва не чувствуется, он
пробивается лишь в отдельных местах.
У вокзала мы душевно распрощались с Аней. Она
пошла домой писать диссертацию. Пожаловалась,
что устала, и мы подумали, что, действительно, так
насобачились ходить, что нормальному человеку с
нами утомительно. Ведь сегодня мы весь день
ходили очень медленно, прошли не так много, как
обычно вдвоем, так что для нас это, скорее, был
день отдыха.
На вокзале нам предстояла напряженная работа
мысли. Ехать до Львова на поезде мы решили без
колебаний: стопить по Украине, тем более по
Западной, нам показалось стремным. Но как лучше
ехать: днем, вечером? Чего мы, собственно, хотим? И
сколько у нас в запасе дней? И вообще, какое
сегодня число?
Мы достали «самую главную книжечку» – блокнот со
вписками, дорожными записями и т.п. – и сели на
подоконник. Мы имели лишь то, что сегодня, вечером
1-го апреля, мы были в Киеве, а 7-го апреля мы должны
въехать в Чехию, потому что 7-го начинает
действовать медицинская страховка. Конечно,
вторая дата была несколько условной, и мы это
понимали, ведь мы могли въехать если не раньше
7-го, то уж позже-то – точно, однако, чтобы хоть
как-то структурировать время, мы решили
придерживаться этой даты.
Мы привязали себя ко времени, расписали числа и
прикинули, что и когда произойдет. Картинка
получалась примерно следующая.
Ночь 1.04 – 2.04: поезд до Львова
2.04: ходим по Львову
Ночь: спим на вокзале
3.04: ходим по Львову
Ночь: спим на вписке. Ведь за два-то дня мы
сумеем с кем-нибудь познакомиться и найти вписку.
4.04: утром рано выезжаем на собаке в Ужгород,
который не очень далеко от Львова (думали мы,
потому что карты при себе на вокзале у нас не
оказалось). Утром же, но не очень рано, приезжаем в
Ужгород и к вечеру добираемся до Татр, до которых
от Ужгорода каких-то жалких 200 километров. Или 250.
5.04 и 6.04: катаемся в Татрах на горных лыжах
7.04: утром выезжаем из Татр и вечером въезжаем в
Прагу, до которой километров 300 – 400.
Пока мы расписывали сами себе свои планы, мне
стало жутко. Киев уже стал немножечко своим,
здесь были знакомые нам люди. И вот мы сидим на
замызганном мраморном подоконнике, в здании
вокзала уже включили свет, и говорим такие слова.
Ладно еще – Львов, Ужгород, хоть подобие чего-то
родного. Но – «въезжаем в Татры», «въезжаем в
Прагу», полная неизвестность, провал. Пригрелся
под теплым одеялом, а вылезать-то не хочется. Все
пространство западнее Ужгорода представлялось в
виде сплошной темноты. И так скоро, уже через 3
дня!
Конечно, мы за этим и едем, и эта неизвестность
закладывает массу кайфов, но сейчас я не могла
себе реально этих кайфов представить, сплошной
мрачняк. «Вечером – в Татры». «Вечером – в
Прагу». Подъезжаем в темноте к скопищу огней.
Некоторую тень уверенности внушали расчеты. Они
получились стройными и точеными. Но и их жизнь
сломала очень быстро.
Оказалось, что ни на один из вечерних поездов до
Львова мы уже не успели. Пришлось признаться себе
в том, что эта отсрочка вызвала у меня вздох
облегчения.
После изучения расписания и некоторых раздумий
мы решили, что наш поезд – тот, который уходит из
Киева в 17:00. Во Львове мы будем около 5 утра, таким
образом мы решим проблему ночлега: мы будем спать
в поезде. И одновременно ехать. Эти методика себя
оправдала, и потом мы время от времени ею не раз
еще пользовались.
Оказалось, что у нас не хватает гривен на билеты,
и мы отправились менять рубли. На вокзале курс
был весьма плох, и мы некоторое время бегали по
доступным окрестностям, бетонным подземным
переходам и маргинальным трамвайным линиям, но
скоро поняли, что в районе вокзала курс везде
абсолютно одинаковый, могли бы и не напрягаться.
Зашли в магазинчик чего-нибудь захавать и
поудивлялись слову «вершки», написанному на
ценниках. Правда, до нас тут же дошло, что это –
сливки.
Наконец мы купили билеты (два билета в общий
вагон обошлись нам в 27 гривен, т.е. порядка 150
рублей) и решили: а завтра, до 5 вечера, мы будем
ходить по сэкондам! Аня рассказала нам про
сэконды, и с ее слов получалось, что в Киеве они
очень крупные, очень дешевые, и в них половина
города одевается.
Было еще не очень поздно, около 9, и мы решили,
что, может быть, поехать к Юре с Андреевского
спуска потусоваться. Мы позвонили ему, но Юра
сказал, что уже поздно и он хочет спать. Тогда мы
решили поехать на концерт в этот самый ДК
Строителей. Конечно, приедем мы в лучшем случае к
шапочному разбору, но зато сможем пообщаться с
организаторами концерта, может, даже что-нибудь
из выступлений зацепим.
Мы приехали на какую-то окраинную станцию, а
потом еще на троллейбусе. Троллейбусные перегоны
оказались немеренными, он отважно несся по шоссе,
а вокруг не было ничего. На второй остановке мы
вышли. Справа было темно. Слева были огоньки. Мы
пошли туда.
Там, действительно, оказался техникум, который,
по описанию, и должен был оказаться. Однако двери
были заперты. Мы пробовали звонить в звонок и
стучаться. Заглядывали в окна и искали другой
вход. Ничего не помогало. Увидели невдалеке
сидящих парня с девушкой, подошли к ним, но они
про концерт ничего не знали.
Тут мы заметили четыре темные фигуры, которые
взошли на крыльцо и тоже стали ломиться. Однако,
не получив ответа, они спустились и уверенно
пошли вдоль стены. Мы двинулись за ними, решили,
может они знают какой-то специальный вход.
Следом за ними мы завернули за угол и прошли
сквозь большую дыру в рабице. Они были далеко
впереди и уже завернули за следующий угол. Мы
тихо подошли к углу и заглянули. Там, как стайка
волчат, сидела в темноте черного цвета тусовка и
пела блатные песни.
Мы вернулись к шоссе. Стало совсем тепло. Мы
спустились немного вниз и сели на откосе.
Светились редкие огоньки. Пробивалась первая
травка. Мы сидели и гладили ее руками. Как
Штирлиц.
Потом сели на троллейбус и поехали к метро.
К Роме мы вернулись очень поздно. Он сказал, что
уже начал волноваться, но его успокоила одна его
16-летняя знакомая. У девчонки 2 дня назад погиб
любимый человек, взорвалась газовая плита в
деревянном доме, и теперь по местному
телевидению на этом примере людям объясняют, что
с газом нужно обращаться аккуратно.
Мы чего-то еще поели, Рома сказал, что Макс
позвонил еще раз перед отъездом и предложил, если
нам нужны деньги, мы можем зайти к его родителям,
он для нас оставил. Без комментариев.
Еще немного потрепались и бухнулись спать.
Кровать была нам уже как родная.