Киев
Киев – Львов, поезд, отправился в 17.00
Наутро повторился ставший уже привычным
ритуал: завтрак. Правда, разговаривали мало,
внешние эмоции поверхностного общения были
скинуты и получены в предыдущие два дня, а
углубляться уже не было времени.
Очень сосредоточенно и молча собирали рюкзаки.
Решили сразу взять их с собой, чтобы потом не
возвращаться. Рома отдал нам целую подборку
местного самиздата.
Мы распрощались с Ромой и вышли на улицу. Мы были
почти уверены, что еще увидимся с ним на обратном
пути.
На улице опять было пасмурно. Мы шли с рюкзаками и
чувствовали себя – уже вне повседневной жизни,
снова в дороге. Знакомое ощущение тихого
превосходства над оседлыми людьми. Я подумала,
что мы все-таки очень вовремя отправились дальше.
Два дня оседлой жизни, сон на чистых простынках
уже начали оборачиваться вялостью,
расслабленностью, возвращением к привычкам
много спать и слишком трепетно прислушиваться к
себе. А теперь мы снова в пути, стряхиваем с себя
ощущение повседневности.
Когда мы приехали на троллейбусе к метро, начал
накрапывать дождь. Асфальт стал черным, пахло
мокрой весной. Мы разменяли рубли, купили кофе и
булки, - на сейчас и в дорогу, стояли под навесом и
эти булочки ели. Когда-то давно в Москве я сидела
на лавочке под снегом и ела советский песочник за
15 копеек, горбинка утыкана половинками
арахисовых орешков, запивала сливками из
картонного пакета и представляла, что вот я,
такая бездомная девочка, ем на улице, потому что
больше негде, и что это, наверное, и есть свобода,
которой мне тогда так хотелось.
Рюкзаки мы решили не закидывать в камеру
хранения, как придумали раньше, а таскать с собой,
благо они были все же не очень большие. При всей
нашей хухтамяцкой запасливости на месяц
оказалось достаточно довольно-таки небольшое
количество вещей, прямо удивительно, как мало
нужно человеку.
Вчера Аня рассказала нам про три сэконда, их них
наиболее актуальными, по ее словам, были два. Вот
исчерпывающий список этих заведений.
1. Метро «Большевик», дальше прямо, под мост.
2. Сенной рынок, метро «Университет».
3. Метро «Петровка», но он дороговат.
Мы приехали на метро «Большевик» и обнаружили
там целый сэкондовский рынок. Он был крытым, так
что дождь уже не имел значения, и действительно
очень дешевым. Вещи стоили в среднем 2 – 3 гривны
(10 – 15 рублей). Хухтамяки – известные
барахольщики, поэтому мы посвятили копанию в
вещах достаточно много времени. Половина
продавцов была азиатами, они монотонно, иногда
перекликаясь, нараспев протяжно зазывали каждый
к себе, и все это очень походило на восточный
базар.
- Идите к на-а-ам, - грустно пел один.
- Нет, к нам, - тянул другой.
- У нас деше-е-евле.
- Нет, у на-а-ас, - отвечал второй, при этом они
твердо держались намеченной кем-то когда-то
мелодической линии.
Аркадий специально сбегал в павильон, где мы
оставили рюкзаки, за диктофоном, и записал этих
торговцев.
Надо сказать, что нам удавалось сдерживать свои
инстинкты барахольщиков только путем
нечеловеческого напряжения остатков здравого
смысла.
- Не стоит тащить это через три границы, - печально
убеждали мы себя, откладывая в сторону очередную
понравившуюся вещь.
Вышли мы с рынка часа через два. Дождик шел уже
по-настоящему, не стесняясь, поэтому на следующий
рынок пришлось ехать на метро, а не идти пешком.
Следующим рынком был Сенной. Из-за дождя народу
на улицах не было, не у кого даже спросить. Но
места хорошие, тихие, старые дома и снова –
перепады уровней. Пешком пришлось пройти
прилично.
Мы передвигались среди людей как монстры.
Аркадий надел желтый дождевик на себя с рюкзаком
и стал похож на конька-горбунка, зато абсолютная
защищенность. Мой рюкзак тоже был спасен – его
накрыли большим пакетом. А я в своей серебряной
куртке с надетым капюшоном и в очках смахивала на
космонавта или водолаза. В общем, серьезные
ребята.
Рынок стоял на холме, к нему вела большая широкая
лестница. Однако из-за дождя сэконда на улице не
было. Был маленький в павильончике, но
неинтересный.
Аркадий все еще надеялся купить строительные
перчатки, чтобы кататься в них потом на горных
лыжах, но удача ему не улыбалась.
Не оставили мы без внимания и основное здание
рынка, где внутри продавалась еда. Там был целый
павильончик пластмассовых изделий, ярких и
блестящих. Мы купили веселую кружку, про которую
Аркадий сомневался – ведь одна-то уже есть! – но
которая очень пригодилась нам уже через
несколько часов.
Среди прочей еды мы накупили листьев салата,
которых за 10 копеек нам насыпали целый ворох.
Еще оставалось время, и мы пошли до вокзала
пешком. Дождик утих, идти стало совсем хорошо. Из
домов повыходили люди.
Мы успели даже потусоваться на вокзале, купили
даже хлеб, - в городе нам этого не удавалось.
Наконец мы залезли в вагон с грязными окнами. В
17:00 вокзал начал медленно отползать.
Напротив нас в плацкарте ехала мама с мальчиком
лет 8. Мальчик был грязненький, как бомжонок, и из
их разговора стало понятно, что они ездили в Киев
почти без денег, ночевали неизвестно где, и
теперь возвращаются домой.
Мама залезла на верхнюю полку и уснула.
Мальчик смотрел в окно.
Мы стали резать бутеры с колбасой и предложили
один ребенку. Он сказал спасибо и бутер сжевал, но
от второго уже отказался. Потом улегся на полку,
ничего не подкладывая, ничем не накрываясь, как
был, и уснул.
За боковым столиком тихо разговаривали между
собой два парня. Перед ними стояла початая
бутылка водки, и я вдруг призадумалась над тем,
какими они станут, когда эту водку выпьют.
По вагону прошел аккуратненький проводник с
поджатыми губками и проверил билеты. Мы
попросили его разбудить нас, когда будем
подъезжать ко Львову, поскольку это должно было
случиться около 5 утра. Проводник сказал, что это
не входит в его обязанности.
Мы достали папку с Аркадьевым английским и
собрались было учить уроки, но нам опять не
довелось. Один из ребят развернулся к нам и очень
вежливо проговорил:
- Извините, пожалуйста, мы вот с вами вместе едем,
не составите ли вы нам компанию?
Мы сказали, что да-да, конечно, и передвинулись на
ближний к ним край своей полки.
Их звали Леша и Юра, кажется, хотя сейчас я уже не
вполне уверена в этом. Они отучились в военном
училище на военных химиков, и теперь едут в
какой-то городишко, где уже завтра будут
командовать солдатиками.
Юра был похож на мечту нормальных девушек:
аккуратное симпатичное личико, выверенная
легкость, улыбчивый, общительный, весь очень
правильный и безупречный. Леша был попроще,
потяжелее и незадачливее, простой честный
увалень, бескорыстный и доверчивый.
Кружек у них не было вообще, поэтому пригодились
обе наши. Я поначалу допивала наше пиво, Аркадия
они сразу приобщили к водке.
Выпили за знакомство.
Общение с ними настолько не требовало никакого
напряжения мысли, что прямо дух захватывало.
- Мы изучили 14 химий, - говорил Леша, - вот только
какие – я забыл. Юра помнит, сейчас придет –
спросим. Нам так и сказали в училище, когда давали
дипломы: вот, ребята, вы выучили 14 химий!
Они подарили нам книжку «Отравляющие вещества».
Там есть про всякие наркотики, про ЛСД, например,
сказали они, и я живо представила, как на границе
таможенники будут шмонать наши вещи, найдут
книжку и станут настойчиво интересоваться целью
нашего въезда в страну. Но книжка была
редкостная, и мы ее взяли.
Мы рассказали, что едем во Львов и что очень
стремаемся западных украинцев.
- Так мы ж тоже для них москали, - радостно сказали
ребята. – Знаете, какой вопрос они задают, прежде
чем бить морду? Они спрашивают, что такое
«кроватка» и что такое «квартирка». «Кроватка»
на западе Украины значит «галстук», а
«квартирка» – это форточка. Нам один раз набили,
мы сразу запомнили.
Мы еще долго болтали с ними, долго и безмятежно.
Первая бутылка кончилась, и они пошли за второй.
Мы тем временем достали свой салат, чудесным
образом сохранившуюся пачку московского
майонеза, употребили вареные яйца, разложенные
на столе ребятами. И у нас получился вкусненький
салатец.
Хлопцы пришли и заценили.
- А что это такое? – спросили они.
- Как что? Салат!
- Нет, мы понимаем, что салат. А из чего салат-то?
- Ну как? Из салата.
Они, оказывается, не знали, что бывает такое
растение – салат, что его – как травы, немерено, и
что оно такое вкусное. Особенно долго удивлялся
Леша и все приговаривал: «Надо же. Салат».
Юра пошел за проводником, привел его и посадил за
стол. Ему налили. Он был Степой.
Леша, все еще удивляясь, рассказал ему про салат.
Юра подливал Степе водки и просил разбудить нас
утром перед Львовым. Степа обещал.
Потом стал обстоятельно рассказывать, какая это
тяжелая работа – проводник.
- Вот тоже, я когда в армии служил, был писарем.
Казалось бы, физически ничего не надо делать,
сиди себе, отдыхай. А на самом деле работа –
тяжелая. Морально.
Так и здесь. Морально устаешь. Очень, - сказал он и
поджал губки.
Очень скоро он ушел от нас. За окнами ничем не
примечательные пейзажи становились все менее
заметными. Вечерело. Женщина с мальчиком вышла.
Мы стремительно веселели.
В бутылке оставалось не так уж много. Леша,
видимо, проникся к нам очень родственными
чувствами, он готов был отдать нам последнее.
Открыли банку тушенки, достали шоколадные
конфеты.
- А с собой мы вам еще сало дадим – как же без сала,
- нараспев говорил Леша, певучими украинскими
интонациями напоминая кого-то из старого и
теплого советского кино. – Свинью позавчера
зарезали, три дня назад оно еще бегало.
А вот рассказывают про мужика, который на рынке
пласт сала продавал: метр шириной и длиннющий,
метра три. Все удивлялись и спрашивали: как же это
ты, мужик, откуда у тебя такое сало? А он отвечал: а
я свинье задние ноги зацементировал, так что она
с места сойти не могла, и каждый день клал перед
ней еду чуточку дальше, чем вчера. Она так
тянулась-тянулась и выросла на 3 метра.
Так давайте же выпьем за то, чтобы у нас всегда
было сало, и лучше, конечно, трехметровое.
В какой-то момент Аркадий сказал, что ему и так
хорошо, и пить он больше не хочет, потому что
больше будет уже хуже. Ребята настаивали, чтобы
он пил, и я настаивала тоже. Мне казалось, что он
капризничает, ведь водки оставалось уже совсем
мало и можно было тихо допить, не привлекая к себе
повышенного внимания. Так мне казалось. Аркадий
на меня обиделся.
Они пошли в тамбур курить, и мы вышли с ними.
- А давайте мы будем говорить по-украински, -
предложили они, - а вы будете стараться нас
понять. Вот так же будем разговаривать обо всем,
как сейчас, только мы – по-украински.
Почему-то их это забавляло. Мы переспрашивали
каждое непонятное слово, а их было очень много.
Ребятам тоже приходилось нелегко: они сами
сказали, что уже отвыкли от украинского. За
последнее время они привыкли думать по-русски,
поэтому им приходилось переводить, прежде чем
выдавать вовне. Постепенно они стали все чаще
забываться и сползать на русский.
Потом они стали учить нас разным словам и фразам
по-украински, я внимательно все повторяла и мне
казалось, что я все запоминаю.
Мы вернулись в плацкарту и Леша стал порываться
за третьей, но его все удерживали. Что бежать не
нужно, понимала даже я, хотя бы потому, что через 20
минут им нужно было выходить.
Тогда Леша сказал, что он на станции, кроме всех
других нам подарков, сбегает и купит мне пиво. Мы
пытались сопротивляться. Это было похоже как
если бы мы его распедаливали. Но только он
распедаливался сам.
- Нет, ты представь, - говорил он мне. – Вот ты
проснешься во Львове, рано утром, и тебе будет
немного нехорошо. У тебя будет болеть голова. И
тебе захочется пива. А тут – пиво! Вот оно! И тебе
сразу станет легче.
Приближался момент разлуки. Ребята отрезали
нам сала, оставили открытую, но наполовину
недоеденную банку тушенки, закупоренную сгущу,
конфеты, даже булочки с маком, которые им очень
нравилось называть наркоманскими.
- И неважно, что вы не знаете, что такое «кроватка»
и «квартирка». Мы ведь тоже раньше не знали, -
говорил Леша. – Это неважно, русские ли мы,
украинцы. Главное, мы подружились. А вы будете
есть сало и вспоминать нас.
Действительно, мы ели сало почти до конца нашего
путешествия. На обратном пути оно не дожило до
Украины всего несколько часов.
Поезд остановился, и мы стали прощаться. Юра
поцеловал меня в щечку, а Леша сказал, что
поцелует, когда отдаст пиво. Они стали
пробираться к выходу, и больше мы их не видели.
Поезд постоял еще немного, и мы решили выглянуть
из тамбура, чтобы Леша, если и впрямь купит пива,
не бегал и не искал нас. Но у дверей оказалась
толкучка, люди напирали одновременно изнутри и
снаружи, и выглянуть не получилось.
Мы вернулись в плацкарту и залезли на верхние
полки, - нижние были уже заняты, хоть под ними и
были погребены наши рюкзаки и сумка с едой. Мы,
конечно, решили сразу уснуть; было еще совсем не
поздно, начало одиннадцатого, но утром рано
вставать, и если лечь сейчас, может быть, удастся
выспаться.
Я ворочалась и так, и этак, но уснуть не
получилось. Водка оказала довольно редкостное
действие: опьянение получилось нервным,
возбужденным, сна не было.
Утром выяснилось, что Аркадий тоже всю ночь не
спал.