Штребске Плесо
Зато когда мы пробудились утром – какая же
красота была за окном! Началась настоящая зима,
спокойно падал пушистый снежок, и не было никаких
следов вчерашней слякоти. Ночная битва стихий
закончилась с учетом наших пожеланий.
Мы окончательно проснулись и решили, что неплохо
бы раз в жизни по-человечески поесть. Направились
в сторону трамвайчиковой станции, в районе
которой располагался административный центр
поселения.
Главным структурирующим элементом Штребске
Плесо является дорога. Она соединяет начало
подъемников и станцию, и на нее нанизаны
гостиницы, в том числе наша SKP, магазинчики и
прочая цивилизация.
Мы пришли в Центр и огляделись. Обнаружили
странную особенность: все существующие здесь
заведения, как то: отделение банка, супермаркет и
пр. закрываются ровно в 16.00, то есть именно в тот
момент, когда все катальщики, сняв лыжи,
завершают горнолыжную часть своего дня и не
прочь бы переключиться на что-нибудь еще. Этот
феномен так и остался для нас загадкой, и, чем
размышлять о непонятном, мы решили лучше поесть.
В местном подобии столовки тоже было много
чудесного и непонятного. Есть хотелось очень,
однако мы предпочли сладкие блюда серьезным и
понабрали в основном всяких десертов. Все вместе
стоило немногим больше 100 крон.
Напротив выхода из столовки мы увидели вход в
супермаркет и погуляли по нему тоже. Меня все еще
удивляло разнообразие материального мира
закордонья.
Вернулись домой, переоделись, направились на
горку. Поскольку строительные перчатки Аркадию
так и не удалось купить, мы отправились к хозяину
нашего жилья и попросили перчатки у него. Он не
отказал и даже дал две пары. В результате эти
перчатки стали единственным компонентом одежды,
намекавшим на наши горнолыжные настроения.
Аркадий вообще отправился в джинсах, а на мне был
и всегдашний малиновый свитер и белые штаны,
похожие на маскштаны советских воинов, ползавших
в 1940 году в снегах Финляндии. Подобная
маргинализация была результатом нашей тактики:
мы старались брать с собой в дорогу как можно
меньше вещей, чтобы обеспечить себе наибольшую
мобильность. Кроме того, наш внешний вид вызывал
ассоциации с горнолыжниками-хиппи, была когда-то
такая категория катальщиков. Правда,
соответствующих лыж нам никто не смог бы
обеспечить.
Фотоаппарат мы с собой на горку не взяли, потому
что Аркадий сказал: это были бы самые попсовые
фотографии. Потому что все, приезжающие кататься
на горных лыжах, обязательно фотографируются на
горках, и получается пошлятина.
Видимость была гораздо лучше вчерашней, и мы с
удивлением увидели неподалеку от себя
заснеженную макушку огромной горы, которую мы
стали называть просто – Гора. Вчера ее вообще не
существовало, удивительное появление.
Рядом с катальной горкой было несколько пунктов
проката, и в один из них Аркадий вернул вчерашние
беговые лыжи. Зато мы взяли два комплекта горных
лыж (по 300 крон за каждый). Про их качество ничего
сказать не могу, поскольку не разбираюсь, но,
видимо, они были довольно хороши. Парень,
подбиравший для нас лыжи, возился очень
тщательно.
Походкой каменных гостей мы подошли к выкату.
Оказалось, что нужно брать еще абонемент на
подъемник типа «швабра» (креселка, уносившая в
неведомые выси, на другую гору, в этот день не
работала). Абонемент стоил 380 крон на человека, и
мы решили обойтись одним на двоих. Это оказалась
красивая заламинированная карточка на
веревочке, все надевали ее на шею. Ее нужно было
прокатывать в особом турникете, и тогда он
пропускал тебя к подъемнику.
И мы стали кататься.
Аркадию неоднократно удавалось проехать весь
спуск от самого верха подъемника. Он говорит, что
трасса несложная, да и за снегом ухаживают, так
что кататься было спокойно.
Я развлекалась в «лягушатнике» и прекрасно себя
при этом чувствовала. Мне даже удавалось
по-настоящему скользить и поворачивать,
развивать довольно высокую (для меня) скорость и
получать удовольствие. Правда, вокруг меня
катались в основном дети, но, в общем, это неважно.
Дети, как известно, самые крутые горнолыжники, и
это было хорошо видно, детей-то было много. Дети
не ведают страха и очень быстро учатся кататься.
Здесь все любовались на одного шнурка примерно
трех лет, в желтом настоящем комбинезоне, при
полной экипировке. Он серьезно сдвигал очки на
лицо, серьезно цеплялся за «швабру» и ехал вверх,
а потом абсолютно бесстрашно и довольно технично
спускался вниз.
Сбоку спуска был даже небольшой подъемничек, и
наша карточка на него срабатывала. Я несколько
раз на нем поднималась, но все-таки одна карточка
на двоих доставляла некоторые неудобства:
маленький и большой подъемники разбросаны по
разные стороны спуска; кроме того, когда Аркадий
уезжал наверх, он очень долго не возвращался. А
маленький подъемник работал где-то в верхней
части «лягушатника», и если проезжаешь выкат до
конца, то до начала подъемника приходится
подниматься ногами.
Короче, мне приходилось очень много ходить по
склону вверх, и я быстро уставала. Однако в плане
катания склон был мне по силам, и это очень
радовало.
Пару раз я заезжала невысоко на «взрослом»
подъемнике, причем один раз не особенно удачно с
него соскочила и долго барахталась с лыжами в
снегу, пытаясь развернуться. В общем, в
«лягушатнике» я чувствовала себя гораздо
спокойнее.
Один раз, когда я решила немного прокатиться
вверх на «взрослой» швабре, мы несколько уже
охамели и Аркадий, проехав турникет, на ходу
отдал карточку мне. Это заметил служитель
«швабры» и, когда я проехала турникет, обратился
ко мне:
Русская? Полька?
Пришлось признаться. Служитель стал ругать меня
в том смысле, что так нельзя, и что у каждого
должна быть своя карточка. И что, если он еще раз
такое увидит, карточку отберет.
Внизу, в вагончиках, продавали глинтвейн и
очень вкусные недорогие плюшки. Вообще в
Словакии и в Чехии довольно дешевая и невероятно
вкусная выпечка, на нее моментально
подсаживаешься, а потом, когда доступ к ней
прекращается, начинаются ломки. Так вот, даже мы,
жмоты и бомжи, могли позволить себе выпить и
перекусить на склоне. А вокруг сплошь были
иностранцы, в том числе много из Западной Европы.
Своих соотечественников мы увидели лишь в
единственном количестве: это была женщина с
девочкой лет примерно шести; девочку мы видели
только что на склоне, она хорошо каталась. Мама с
дочкой были, судя по выговору, с Украины. Они
резко выделялись из общей массы отдыхающих и
перекусывающих у вагончиков катальщиков тем, что
ничего не покупали, а перекусывали тем, что
принесли с собой.
Как нам потом сказал кто-то, Высокие Татры
считаются относительно дорогим курортом, вот
туда и ездят западные европейцы. Низкие Татры
заметно дешевле, и вся Восточная Европа тусуется
в основном там.
Еще я обратила внимание, что многие оставляют у
едовых вагончиков свои вещи, пока катаются. Мы и
сами бросили здесь свой пакет. Но только у нас-то
невозможно было что-либо украсть, а остальные,
видимо, просто не опасались за сохранность своих
шмоток.
Я просидела на лавочке довольно долго, а Аркадий
опять пошел кататься. Но мне все равно было
весело и хорошо. Когда же я снова выбралась на
склон, то поняла, что уже устала – главным
образом из-за хождения пешком. Да и время уже
катилось к завершению, скоро нужно было сдавать
лыжики.
Что же, ты так и не поднимешься наверх, сказал
Аркадий. И не увидишь всю эту красоту. Тебе
обязательно нужно подняться наверх. Хотя бы до
половины подъемника.
Я повелась и отправилась на «швабру». Отчасти моя
самоуверенность была подкормлена тем, что в
«лягушатнике» я себя чувствовала довольно-таки
уверенно.
Карточку передавать на виду у служителя мы уже не
стали, я повесила ее на шею, и она поехала со мной.
Я поднималась все выше и выше. Никогда в жизни я с
лыжами не была еще так высоко. И, когда я
отцепилась от подъемника и слегка огляделась,
меня обуял настоящий ужас.
Несмотря на то, что это была лишь середина
подъемника, я оказалась очень высоко. С огромным
трудом я поднялась на ноги и минут десять просто
стояла в ступоре, боясь разогнуть до конца
коленки. Вид был великолепный, как с самолета или
смотровой площадки, открывалась огромнейшая
панорама. Однако со всех сторон ходили тучи, дул
сильный ветер – отголоски ночной бури, внизу-то
все успокоилось, а здесь – не совсем. Мне
казалось, что ветер собьет меня с ног, и от страха
я долго не могла выпрямиться в рост. В конце
концов мне это удалось, и я попыталась придумать,
что же мне теперь делать. То, что с этой горки я не
съеду никогда в своей жизни, я понимала
отчетливо. И Аркадий не сможет приехать ко мне на
помощь, ведь карточка-то у меня!
Однако нужно было как-то спасаться. Постояв еще
немного и окончательно уверившись, что чуда не
будет, я отстегнула лыжи и устроила слалом. Я
подталкивала лыжи, и они ехали сами, а я сползала
за ними на попе. Вскоре ко мне подъехал какой-то
мужик и спросил: «Are you O.K.?» Убедившись с моих слов,
что со мной все в порядке, он покатил дальше.
Я окончательно успокоилась, на пяти точках я
чувствовала себя вполне устойчиво, и теперь
главное было – успеть до закрытия проката, я
торопилась.
Уже протерев своей попой половину пути, я увидела
Аркадия. Он отстегнул лыжи и пешком шел мне
навстречу. Он забеспокоился, что меня долго нет,
понял: в этом есть что-то не то.
Короче, мы воссоединились. И бегом все успели.
Вернулись на свою турбазу и полезли в душ. Кроме
нас желающих искупаться не было, и мы с огромным
удовольствием шастали в клубах пара. В дороге
вообще классно мыться: смываешь усталость, сразу
становишься очень легким.
После чего решили покушать и пошли на первый
этаж варить рис в пакетиках, купленный в местном
магазине. Кухня оказалась просторной, с большим
столом и лавками вдоль него. У стены стояла
газовая плита очень знакомой модификации. На
одной из четырех конфорок в кастрюльке кипело
какое-то варево.
В кухне слишком откровенно пасло газом. Мы
бросились открывать окна и двери, а потом
попытались выяснить, в чем дело. Оказалось, одна
конфорка была включена на полную катушку и без
огня.
Вскоре пришел хозяин варившейся еды, бодрый
чувак иностранного, разумеется, происхождения.
Чуть поразмыслив, мы восстановили ход событий.
Очевидно, парень, который хотел кушать, попытался
включить плиту простым поворотом ручки, как это
бывает у импортных плит. И ему совершенно не
пришло в голову, что нужно закрывать вентиль
после неудачной попытки заставить плиту гореть
синим пламенем.
Вот какие мы молодцы, всех спасли от гибели.
Наш рис сварился без приключений.
Когда мы покончили с бытовухой, было еще совсем
не поздно и даже не темно, и мы пошли погулять.
Мы отправились в лес, который начинался прямо
рядом с нашим полицейским Клубом. В лесу, как и во
всем Плесо, вдоль дорог и тропинок тянулись
сугробы высотой метра два. Видно, раньше они были
гораздо больше, а теперь слиплись, скукожились и
осели. В лесу мы видели шуструю незамерзающую
речку, которая булькает среди сугробов.
Мы попытались петь песни и поняли, что ничего у
нас не получится: видимо, в воздухе не хватало
кислорода, хотя в принципе этого не
чувствовалось. Когда же мы попытались петь, стало
совершенно очевидно, что нам не хватает дыхания.
Из других особенностей пребывания в словацких
горах мы обратили внимание на то, что у нас
постоянно першит в горле и поэтому приходится
все время подкашливать.
В общем, с песнями не получилось, и мы пошли
вперед молча. Лес поначалу перемежался с
окологостиничными полянами, и на одной из них
стоял алкогольный магазинчик с надписью
«Потравка» – видимо, словаки как нация не
особенно уважают бухло, считают его отравой.
Наконец, начался настоящий лес. В нем было
удивительно тихо.
По пути мы видели лыжные следы, отпечатанные на
практически вертикальной поверхности сугроба.
Мы сразу поняли, что нормальный человек, конечно,
был бы не в состоянии ехать параллельно земле; мы
быстренько сообразили, что это было привидение
горнолыжника.
А еще мы шли и рассуждали о том, какие животные
водятся в этом лесу. (Наша любимая тема. Особенно
нас интересуют волки и медведи.)
А мы шли и шли, а лес понемногу наполнялся
сумерками. Аркадий был одержим маниакальной
идеей добраться до вершины горы, моя же мысль
была намного приземленнее: я уже нагулялась и
хотела выйти из леса. Тогда мы решили, что Аркадий
пробежится вперед один и посмотрит, что же там
такое, а я его подожду.
Аркадий удалился по тропинке, а я осталась и
поначалу любознательно слушала редких птичек и
разглядывала стволы. Однако лесная жизнь
затихала на ночь, дальние стволы растворялись
один за другим в сумерках, а Аркадий все не
возвращался. Когда ждешь, время обычно тянется
очень долго, и это всем известно.
Я стала думать про волков и медведей, и мне стало
немного страшно. А время все шло, и я остывала в
одиночестве, и мне стало совсем уже жутко. Я стала
кричать и звать Аркадия.
Аркадий меня, конечно, не услышал. Он вернулся сам
по себе и сообщил, что до края земли так и не
добрался.
И мы пошли из леса в поселок.
Решили еще раз сходить в гости к словакам,
которые угощают пивом на халяву. Выбрались на
магистральную дорогу, дошли до поселка, и тут
заметили такую странность: вдоль дороги стояли
уже зажженные фонари. Но странно было не это, а то,
что фонарь, к которому мы подходили, гас. Потом мы
шли дальше, и при нашем подходе к очередному
столбу гасла очередная лампа. Подобная фишка уже
случалась с нами где-то раньше и очень нас
удивила.
Поселок, несмотря на детское время, был погружен
в сонное затишье. Как уже было сказано, все
заведения работали исключительно до 3 – 4 часов
дня, и теперь были поголовно закрыты. Лишь
одинокий ночной клуб работал до 23.00.
Аркадий быстро нашел искомый вагончик, и мы
вошли. В вагончике на этот раз сидели мужчина и
женщина, которым было явно за сорок, а неявно – за
пятьдесят. В общем, они были не особенно трезвы,
чему было свое объяснение: день уже перетек в
вечер.
Мужчина узнал Аркадия и обрадовался. Они усадили
нас в кресла, сами устроились рядом, и на столе
быстренько образовалась водка. Из закуски,
правда, был один только черный хлеб.
Общение было исключительно эмоциональным,
поскольку ни они нас, ни мы их толком не понимали.
Они разливали водку снова и снова с явным
намерением упиться сегодня в хлам. Мы же завтра
собирались уезжать, а именно – по трассе, поэтому
сдерживались изо всех сил.
На определенной стадии нашим сотрапезникам
захотелось петь. Они объявили, что сейчас будет
исполнена словацкая народная песня, и, резко
изменившись в лице, затянули что-то невыразимо
печальное. Мы, заскрежетав колесами, быстренько
свернули на те же рельсы, однако, пропев первый
куплет, хозяева положения внезапно смолкли и
посмотрели на нас большими влажными глазами.
- Мы не можем петь эту песню дальше, - доверительно
сообщили они, мягко жестикулируя. – Это очень
грустная песня. И если мы будем петь дальше, мы
расплачемся.
Было уже совсем поздно, когда мы, веселясь и
покачиваясь, вышли под звездное небо. На улице
было морозно, и мы шустренько потопали домой.